"И плачу над бренностью мира..."

Благодаря его стихам в моей читательской судьбе начался новый отсчет времени. Это произошло в 1985-м: именно тогда впервые в жизни я оказался на авторском поэтическом вечере, где свои произведения читал маленький, лысоватый, плохо видящий человек. Это и был Давид Самойлов.
«Сороковые, роковые», «Пестель, поэт и Анна», «Дуэт для скрипки и альта», «Перебирая наши даты», «Давай поедем в город», «Память» и другие чудесные стихи. Я аплодировал после каждого стихотворения и несколько дней ходил с голосом этого стихотворца в сознании.
А через пять лет, так уж случилось, опубликовал некролог, названный по строчке его стихотворения: «Мы лишь живём…» Позже я узнал, что Самойлов умер во время организованного им вечера памяти Бориса Пастернака. «А в Пярну пока заказал литургию… Вероятно в церкви соберется вся тощая местная интеллигенция», — писал он перед кончиной своему другу Лидии Чуковской.
«Пусть нас увидят без возни, / Без козней, розни и надсады, / Тогда и скажется: “Они / Из поздней пушкинской плеяды…”» Он был сокровенным поэтом-собеседником своим читателям и сотворникам по цеху. Его стихи ценила Анна Ахматова.
Поэт-домосед и поэт-фронтовик, москвич и обитатель эстонского городка, — книги Самойлова выходили скромными тиражами и исчезали с прилавков в день продажи. Сын своего времени, он не был церковным человеком, но Бога чувствовал, и, чем ближе к концу земного пути, тем сильнее. «Хочется иногда пожаловаться кому-нибудь старшему, — писал он Чуковской, — но старших почти нет. Один только Бог…»
Возвращение к Создателю было для него и возвращением в Отечество, в высшем, метафизическом смысле. «Друг, пора и в дорогу, / Вновь прильнуть и прижаться к России: / Так медведи в берлогу / Заползают в последнем усилье».
В свои последние времена он надеялся на лучшее только усилием думающего сердца.
Книги Самойлова издаются сегодня одна за другой. Зажженный им более полувека тому назад от пушкинской свечи огонек любви, утешения, красоты и надежды — не гаснет.

Из детства

Я — маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
А папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег…»

Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.

* * *
Дай выстрадать стихотворенье!
Дай вышагать его! Потом,
Как потрясенное растенье,
Я буду шелестеть листом.

Я только завтра буду мастер,
И только завтра я пойму,
Какое привалило счастье
Глупцу, шуту, Бог весть кому —

Большую повесть поколенья
Шептать, нащупывая звук,
Шептать, дрожа от изумленья
И слезы слизывая с губ.

* * *
Кто двигал нашею рукой,
Когда ложились на бумаге
Полузабытые слова?
Кто отнимал у нас покой,
Когда от мыслей, как от браги,
Закруживалась голова?
Кто пробудил ручей в овраге,
Сначала слышимый едва,
И кто внушил ему отваги,
Чтобы бежать и стать рекой?..

* * *
                         И. К.
Мы не меняемся совсем.
Мы те же, что и в детстве раннем.
Мы лишь живем. И только тем
Кору грубеющую раним.

Живем взахлеб, живем вовсю,
Не зная, где поставим точку.
И все хоронимся в свою
Ветшающую оболочку.

* * *
Я смерть свою забуду
Всего лишь оттого,
Что состояться чуду
Не стоит ничего.
Вот что-то в этом роде:
Муаровый скворец,
Поющий на природе
Гармонию сердец.
О, малое созданье!
Зато он превзошел
Величье подражанья
И слабость новых школ.
Пускай поет похоже
На каждого скворца
Ведь все созданье Божье
Похоже на Творца.

* * *
Надо идти все дальше,
Дальше по той дороге,
Что для нас начертали
Гении и пророки.

Надо стоять все тверже,
Надо любить все крепче,
Надо хранить все строже
Золото русской речи.

Надо смотреть все зорче,
Надо внимать все чутче,
Надо блюсти осторожней
Слабые наши души.

* * *
Вечность — предположенье —
Есть набиранье сил
Для остановки движенья
В круговращенье светил.

Время — только отсрочка,
Пространство — только порог.
А цель Вселенной — точка.
И эта точка — Бог.

* * *
Не исповедь, не проповедь,
Не музыка успеха —
Желание попробовать,
Как отвечает эхо.
 
Как наше настоящее
Поет морозной ранью
И как звучит стоящее
За вековою гранью.

* * *
                       из последних стихов

Фрегат летит на риф.
Но мы таим надежду,
Что будет он счастлив
И что проскочит между
Харибдою и Сциллой,
Хранимый Высшей Силой.

Что остается нам?
Убавить паруса.
Удерживать штурвал.
И, укрепясь молитвой,
Надеяться на то,
Что внемлют небеса
И пронесут фрегат
Над Сциллой и Харибдой.

Источник: Журнал «Фома»